Автомобиль лениво катил по улице, я приветствовал знакомых (как едущих, так и идущих) и наслаждался прогулкой. К сырому ветру и тучам нам, англичанам, не привыкать! Особенно мне, учитывая примесь норманнской и шотландской крови…
Отвлекшись на витрину, весьма откровенно рекламирующую некоторые детали дамского белья, я едва не выехал на тротуар, где толпились какие-то странные люди. Я дернулся, отчего авто вильнуло, и надавил на тормоз.
Кто-то из группки испуганно вскрикнул, кто-то выругался – да так поэтично и образно!
– Извините, дамы и господа, – высунувшись из окошка, попросил я. – Надеюсь, никто не пострадал?
Это был риторический вопрос – я прекрасно видел, что притормозил в нескольких футах от ближайшего человека.
Меня нестройным хором заверили, что все в порядке, и я уже собрался ехать дальше, когда взгляд мой зацепился за одного из потенциальных пострадавших. Сирил! Это неудивительно, кузен вечно шатается с какими-то подозрительными приятелями, но в каком он был виде! Право, я едва его узнал: бархатный пиджак, на шее – белый шарф, волосы встопорщены, будто кузен столкнулся с не в меру любвеобильной коровой либо с полчаса укладывал их перед зеркалом при помощи бриолина. Его бледные щеки и горящий взгляд навевали самые нехорошие размышления. Неужели он вступил в какую-нибудь секту? Или, упаси боже, связался с наркоманами?..
– Сирил, ты ли это? – воскликнул я и выбрался из автомобиля.
– Виктор? – произнес он с рассеянной улыбкой. – Я тебя не узнал! Ты налетел как… как…
Он помахал рукой, будто не находя подходящего слова.
– Ветер! – подсказал кто-то. – Ветер стремительный, шторм… э-э-э…
– Возмутительный! – предложил пожилой господин. – Или предосудительный.
– Разве бывает предосудительный ветер? – тут же вмешалась кудрявая девица, на лице которой сквозь слой пудры упрямо просвечивали многочисленные веснушки. – Пусть будет восхитительный!
– Ничего себе, восхитительный! – возмутился пожилой господин. – Он едва нас не сбил!
– Но ведь не сбил же! – возразила девица, адресуя мне нежный взгляд.
– Может быть, живительный? – предложил краснолицый толстяк, на котором белый шарф смотрелся особенно странно.
У меня отлегло от сердца: похоже, с компанией все ясно, это какой-то клуб доморощенных поэтов. Но что среди них делает мой кузен? И что на этот счет думает моя любимая тетушка Мейбл?
– Сирил, садись в машину! – потребовал я таким тоном, что он послушался без разговоров. – Скажи мне, что ты делал в такой… своеобразной компании?
– И вовсе она не своеобразная, это прекрасные люди, творческие, с огоньком! Если бы ты с ними пообщался, то сам бы понял, насколько образно они мыслят, – обиделся Сирил и с пафосом сообщил: – Я почувствовал прилив вдохновения! Вот, послушай… Природы вешнее волненье, и дождь, как слезы, на окне. И я, застывший в преклоненье, смотрю на дождь, остекленев!
Я поморщился. Уж лучше терпеть зубную боль, чем слушать стишата кузена.
– Не понравилось? – огорчился он. – Ну ладно, тогда другой…
– Не надо! – попытался я возразить, но Сирил уже декламировал, дирижируя рукой:
– Кровавый закат канул в моря, ночь наступает, луну теребя, сердце мое сильно жаждет огня, но угасает, не видя тебя!.. Всем очень понравилось, – добавил он, оценив выражение моего лица. – Говорят, для начинающего очень даже недурно!
– Сирил, а если всерьез? – поинтересовался я, взглянув на кузена, пытающегося принять одухотворенный вид – в меру его разумения. Выходило плохо, прямо скажу. Хуже даже, чем стихи.
– Ну… – стушевался он, заметив мой скептицизм, и признался: – Мама заявила, что мне надо заняться каким-нибудь делом!
– И ты решил, что вступление в поэтическое общество вполне подойдет? – усмехнулся я.
Сирил потупился и кивнул.
– Сомневаюсь, что тетушка хотела именно этого, – сдержанно заметил я. – Но ладно, спасибо, что ты хотя бы в художники не подался…
– О, нет-нет, – поморщился кузен. – Краски дорогие, запах, опять же… И руки потом не отмоешь!
Он полюбовался своими ухоженными ногтями.
– Ага, а тут затрат – ноль, а польза очевидна, – хмыкнул я. – Ладно уж, развлекайся…
Сирил с облегчением перевел дух. Высадив кузена у его клуба, я отправился прямиком к доктору Милтону.
Он уже меня ожидал. За массивным столом красного дерева доктор Милтон казался воробушком, присевшим на упавший дуб. Так, я что, заразился «образностью мышления» от кузена?..
Впрочем, когда доктор встал, чтобы меня поприветствовать, он сразу показался куда более внушительным. Седая грива волос, элегантный костюм и, главное, умение держаться с достоинством выдавали в нем джентльмена старой закалки.
– Мистер Кин, как я рад вас видеть! – улыбнулся он. Доктор не признавал обращения по имени к пациенту, даже если когда-то лично принимал роды у его матушки, как в моем случае.
– Взаимно, – пожимая ему руку, отозвался я.
После обмена любезностями я не выдержал:
– Доктор, так что там с молодым человеком, которого я присылал к вам вчера? Надеюсь, ничего серьезного?
– Ну, как сказать…
Доктор замялся, и я уточнил осторожно:
– Его болезнь, хм… интимного свойства?
– А? – удивленно посмотрел на меня он. Потом понял и, усмехнувшись, покачал головой: – Нет, это вовсе не то, о чем вы подумали. Просто… видите ли, я уже не сомневаюсь в диагнозе, но ума не приложу, как этот юноша мог так сильно отравиться!
– Отравиться? – переспросил я, подняв брови. – Чем же?